Иван Нави

Глядя на удивительную природу Израиля, мы можем его понять. Скучая по снежным горам Тянь-Шаня, потеряв их в прошлой жизни, мы прилепились душой к этому маленькому пятну на карте мира. Каждая пальма, прикрывающая высохшими ветками колени, видится нам Тамар из Танаха, каждая маслина, а наши маслины куда древней провансальских, рассказывает об истории этой земли, о чуде возвращения моего Народа к истокам.

Не родился еще колорист, способный написать эту Землю, так, как она этого заслуживает, так, чтобы картина передавала весь мистический образ этого места, с которым связана вся история человечества, при этом оставаясь в земле, в реальности, совмещая духовное с материальным, прошлое с будущим, цвет со светом и музыкой, современных иудеев с древней Иудеей, Народ с Торой. Тут и там мы видим попытки такого прорыва, но разве не требует эта Земля работы большей, чем земля Прованса?! Разве можно, как сделал это Рубин, облегчить себе работу, помещая на картине коз, скопированных через кальку?! Но, при этом и отрываться от действительности, как делает в своих удивительных картинах мой земляк и современник Нахшон, на мой, непосвященный взгляд, ошибочно. Так и хочется сказать ему:

-         Давай поговорим об этой маслине и этой канаве! И, разве ты пишешь книги, а не картины? Зачем эти буквы и слова? Да, это великие буквы Торы, и имеют они огромный скрытый смысл. Передай его светом, цветом, передай фигурами весь трепет твой перед этой Землей и её Создателем! Путь символистов – тупиковый путь. И почему за все годы, что мы живем бок о бок, я ни разу не видел тебя с мольбертом на ветру? Или, хотя бы в машине, возле какой-нибудь рощицы.

Но разве мы станем говорить такие вещи. «Кто ты такой? Да пошел ты…» - вполне достойный ответ на такую чушь. «Бери краски и пиши!» Да и высказываем это на языке, на котором этот художник не говорит, и, скорее всего, сотрем все  к черту.

  Наша тетушка в достаточно зрелом возрасте взялась здесь за кисти, и уже достаточно преуспела в этом деле, но мы дали обет – не притрагиваться к краскам, по простой земной причине, которую высказал Вин за несколько месяцев до своей гибели, когда у Тео родился сын:

«Лучше создавать живые картины, из плоти и крови»

Страшно их создавать, нельзя исправить ошибки, переписать заново, или выбросить, но тем и интересны эти попытки создать законченные произведения из этих маленьких живых белых холстов, называемых детьми. Вырастить их свободными и не голодными, не гонимыми и ранимыми, гордыми и не заносчивыми. С умом в голове и теплом в сердце. Как же это трудно! Труднее этого – только потеря родителями детей, что и нам со Светом довелось пережить…

В Арле Винсент остановил свое падение в пропасть и стал подниматься ввысь. В первых письмах оттуда мы читаем:

«Наконец-то погода переменилась и с утра потеплело. Теперь я хорошо знаю, что такое мистраль — я уже не раз бродил по окрестностям города, но работать из-за этого ветра так и не смог.

Небо было ослепительно синее, ярко сияло солнце, снег почти весь стаял, но ветер был такой сухой и холодный, что мурашки по коже бегали.

Тем не менее я посмотрел кое-что интересное — развалины аббатства на холме, поросшем остролистом, соснами и серыми оливами.

Надеюсь, мы скоро за все это возьмемся.»

И он взялся.

К счастью, время сейчас хорошее — не в смысле погоды — на один тихий день приходится три ветреных, а в смысле того, что зацвели сады.

Рисовать на ветру очень трудно, но я вбиваю в землю колышки, привязываю к ним мольберт и работаю, несмотря ни на что, — слишком уж кругом прекрасно.

Предприятие Теовин в это время работает очень эффективно. Тео выставил работы брата на выставке Независимых, и он уже занял достойное место среди художников Малого бульвара гогена, Бернара, Сёра, Синьяка и Тулуз-Лотрека, авангарда того времени.

Смерть Мауве, родственника Ван Гогов, давшего Винсенту первые уроки живописи, несмотря на разрыв, сильно подействовала на Вина.

Он предлагает Тео отправить вдове Мауве свою картину с посвящением. Уже в следующем письме эта тема выливается в коммерческое рекламное предприятие, впрочем, отвергнутое Тео. Можно понять некрасивое желание Вина, уничтожающего ежедневно огромное количество краски и холста, использовать смерть родственника в коммерческих целях. Он всего лишь пытается облегчить работу брата. Он считает, что картины они пишут вместе:

«Предстоящий месяц будет трудным и для тебя и для меня; но уж раз ты выдержишь, нам(выдИН) есть смысл написать как можно больше садов в цвету. Я сейчас в хорошей форме, и мне, по-моему, следует еще раз десять вернуться к этому сюжету».

Читаешь дальнейшие письма, как сводки с фронта или действительно  - с аврала на предприятии Теовин.

«У меня готов для тебя еще один сад, но высылай краски немедленно, черт бы их побрал. Сады цветут так недолго, а ведь это, как тебе известно, сюжет, который всем нравится.»

Без еды, на одном кофе он проводит четыре дня у мольберта. Поля и сады Арля становятся для него полем боя. И здесь опять процитируем Михаила Щербакова

                        «Это было мощное «Кто кого -

                        Кроме шуток – вдребезги - чья возьмет»

Интендант присылал краски и холст, а боец вел смертельный бой. При этом часто на краски тратились деньги, присланные на еду. Те, кому приходилось голодать и при этом погружаться в работу и доброту, знают, что на третий день приходит состояние, при котором происходит как бы физическое насыщение от духовной работы, и душевной доброты.

Наши Мудрецы говорят, что до продажи Иосефа в рабство, братья почти не ели физической пищи, питались духовной, и именно поэтому, совершив предательство, сразу сели обедать, потеряв духовный источник для своих физических тел – бросились жрать.

У Винсента нервы обнажены, и, минуя осмысление, краски Прованса по этим оголенным проводникам переходят на холсты с чудовищной быстротой и удивительной точностью, до сих пор поражающей зрителя.

Возникает вполне резонный вопрос – работа есть, но где доброта, так необходимая для того, чтобы выросли крылья? Винсент через Тео помогает художникам авангарда, и в основном гогену, в их войне с истеблишментом, в противостоянии косности и невежественности торговцев картинами. Он готов ради этой помощи заключить союз с Трестехом – ненавистным родственником, впрочем, имеющим влияние в мире коллекционеров. Трестех верит художественному вкусу Тео и просит сделать подборку картин импрессионистов, для показа их в Лондоне. Вин в письмах просит Тео приобрести картины гогена, чтобы помочь тому выжить. Если бы Вин знал, как «выживает» гоген!

Но помогая другим, даже если они нас обманывают, мы кормим свою душу.        

                                       

Уже к лету Винсент начинает понимать, что «бедность» гогена и «беспросветная нужда» - очень относительны, а обмануть голландца, коим остается Вин, несмотря ни на что, - задача для левантийца гогена непосильная.

«Тебе посчастливилось, что ты познакомился с Ги де Мопассаном. Я только что прочел «Стихотворения», его первую книгу, посвященную им его учителю Флоберу; в этом сборнике есть одна вещь, «У реки», в которой уже чувствуется настоящий Мопассан. Среди французских романистов он стоит рядом с Золя, подобно тому, как среди художников рядом с Рембрандтом стоит Вермеер Дельфтский...

А теперь поговорим о Гогене. Дело вот в чем: я думал, что он окончательно приперт к стене, и всячески корил себя — ведь у меня есть деньги, а у моего товарища, который работает лучше меня, их нет; значит, говорил я себе, пусть возьмет у меня половину, если хочет.

Но раз дела у Гогена не так уж плохи, то и мне не стоит торопиться. Я решительно умываю руки, и единственное соображение, которым я собираюсь руководствоваться впредь, таково: выгодно ли будет для моего брата и меня, если я приглашу товарища работать вместе со мною; выиграет на этом мой товарищ или проиграет...

Ницше очень проницательно сказал об одиночестве «Когда долго остаешься один – вас становится двое» Это не шизофрения, это состояние беседы всех наших многочисленных «Я» между собой. Они бывают непримиримы и судят один другого. После такого длительного общения часто хочется броситься к первому встречному, даже не способному понять, но умеющему выслушать тебя, даже если тебе просто кажется, что человек способен выслушать…

515Думаю, что если бы здесь был Гоген, моя жизнь капитально изменилась бы: сейчас мне по целым дням не с кем перемолвиться словом. Вот так-то. Во всяком случае, его письмо бесконечно меня порадовало. Слишком долгая и одинокая жизнь в деревне отупляет; из-за нее я могу — не сейчас, конечно, но уже будущей зимой — стать неработоспособен. Если же приедет Гоген, такая опасность отпадет: у нас с ним найдется о чем поговорить.

Вы спросите, как достаточно проницательный Вин не смог по письмам понять, что единственный человек, которым интересуется гоген, которого он способен слушать и почитать – сам гоген. А единственный человек, способный выслушать и понять Вина - еще не встретился ему на пути. Брат, нежно любящий и оберегающий его – не в силах слушать. Тут и там выплескиваются упреки Вина о задержке ответов на письма. И сам Тео надеется, что гоген отвлечет брата, создаст ему кампанию, утолит его жажду общения.

       Но, наблюдая за Ницше и Ван Гогом из будущего, мы приходим к выводу, что жажда эта неутолима, и тем больше, чем выше поднимается человек к вершинам познания.

Иногда, отбросив время, мы садимся за стол со всеми друзьями, и устраиваем «разбор полетов», учимся друг у друга, одобряем, или указываем на иллюзии, пусть поздно, но лучше поздно, чем никогда.

И еще одна мысль о слове «вместе». Удайся совместный проект Южной Мастерской с гогеном, как удался совместный проект Вагнера и Ницше в Баррейте, не постигло бы Винсента то же разочарование, которое постигло Ницше?!

И не стала бы эта мастерская таким же «гешефтом» и пантеоном гогена, а не Лабораторией Искусства, как стал Барейтский Театр еще при жизни Вагнера сборищем его слепых поклонников, а сам Вагнер забыл, для чего создавали театр?! Вспомним, как накинулся Вагнер на Ницше за очень вежливое напоминание о цели, когда молодой философ вынужденно сбежал с очередного фестиваля, с отвращением от создаваемого там сайентологического удушья.

Чувствовать друзей, понимать их, только читая письма, и изучая их жизнь, поселяясь с ними рядом в их времени, испытывая их трудности и переживая их радости, разве это не дает в итоге знания об их жизни, не запечатленные на бумаге? Разве мы не знаем достаточно определенно, как в той или иной ситуации поступит (еще точнее, как не поступит) Асин, Славка, Валерка?

А ведь Вина мы знаем намного больше их, так как он больше и талантливее рассказал о себе, чем вместе взятые трое остальных друзей, даже больше, чем Ницше, который практически ничего не писал о себе, кроме нескольких абзацев в "Заратустре". Может быть только книга Курта, не изданная на английском, но имеющаяся на русском языке, дала нам больше знаний о Воннегуте – шестой том ПСС с его публицистикой.

И сам Вин изучал письма и чувствовал их авторов, как близких друзей.

«Недавно прочел статью о Данте, Петрарке, Боккаччо, Джотто и Боттичелли. Господи, какое огромное впечатление произвели на меня письма этих людей!

А ведь Петрарка жил совсем неподалеку отсюда, в Авиньоне. Я вижу те же самые кипарисы и олеандры, на которые смотрел и он.

Я попытался вложить нечто подобное этому чувству в один из своих садов, тот, что выполнен жирными мазками в лимонно-желтом и лимонно-зеленом цвете. Больше всего меня тронул Джотто, вечно больной, но неизменно полный доброты и вдохновения, живший словно не на земле, а в нездешнем мире.

Джотто — личность совершенно исключительная. Я чувствую его сильнее, чем поэтов — Данте, Петрарку, Боккаччо»

Но еще больше, чем людей, Вин чувствовал и самозабвенно (о, точная Дама-Филология - забывая о себе) любил природу Прованса. Каждое деревце, каждый камень этой, так отличавшейся от Барбанта, но ставшей родной земли.

    11.

Когда-то мы выразили соотношение свободы с материальным миром в строчке песни

                            Свобода – она такая… голодная!

Тео кормил брата и давал ему кров. Ему было трудно жить с ним в одной квартире – он писал об этом сестре.

Вин чувствовал это и уехал без разговора с братом, по-английски.

Вырвался в очередной раз из клетки, о которой писал в письме, цитированном выше:

Птица в клетке отлично понимает весной, что происходит нечто такое, для чего она нужна; она отлично чувствует, что надо что-то делать, но не может этого сделать и не представляет себе, что же именно надо делать. Сначала ей ничего не удается вспомнить, затем у нее рождаются какие-то смутные представления, она говорит себе: «Другие вьют гнезда, зачинают птенцов и высиживают яйца», и вот уже она бьется головой о прутья клетки. Но клетка не поддается, а птица сходит с ума от боли...

Теперь он точно знает, для чего упало яблоко с дерева.     

Я начинаю чувствовать, что я стал совсем другим, чем был в день приезда сюда: меня больше не мучат сомнения, я без колебаний берусь за работу и моя уверенность в себе все больше возрастает. Но какая здесь природа!..

У меня еще никогда не было такой замечательной возможности работать. Природа здесь необыкновенно красива! Везде, надо всем дивно синий небосвод и солнце, которое струит сияние светлого зеленовато-желтого цвета; это мягко и красиво, как сочетание небесно-голубого и желтого на картинах Вермеера Дельфтского. Я не могу написать так же красиво, но меня это захватывает настолько, что я даю себе волю, не думая ни о каких правилах

О каких правилах здесь идет речь? Перспективка хромает? Такие мазки не кладут? Таким слоем краски не пишут?

Кто сказал? Винсент открыл в Арле удивительную вещь:

если ты чувствуешь пейзаж и достаточно техничен, для того чтобы изобразить картину быстро, не задумываясь о композиции и цвете, но, держа всё это  «в уме», то человек, рассматривающий такую картину будет чувствовать то же, что художник в момент творения.

Мы от себя добавим.

Что может быть интересней, чем ощущение, запечатленное в картине, скульптуре!

Ведь родить новые мысли, интересные людям, очень сложно.

А если вы сможете сделать картину своего ощущения от этого мига, то она будет уникальна даже для вас.

Именно поэтому Вин пытался преодолеть стену между «чувствуешь» и «можешь изобразить» и именно поэтому невозможно отойти от его завораживающих картин арльского догогеновского периода.

Просто уловить это чувство – сложнейшая задача. Попробуйте уловить ощущение от красивого заката на море. Уверяю Вас, достаточно проехавшей сзади машины – оно исчезнет.

В этом состоянии ощущения цветущего сада Вин забывал о еде и окружающем мире, забывал иногда и о кисти, судорожно нанося пальцем точнейшие мазки.

Никакой внешней красивости парижских художников, наносивших короткие мазки после показной задумчивости, в такой работе не было. Система Ван Гога в живописи сродни системе Станиславского в театре. Изучить роль, войти в образ, полюбить его, слиться с ним, зажить его жизнью, ходить его походкой, перенять его жесты, чтобы зритель поверил, что не актер перед ним, а живой принц Гамлет.

Вин изучал Природу, любил ее безмерно, подмечал мелкие детали и тона освещения, подолгу гуляя в окрестностях, пока не находил достойный вид. Изучив его до тонкостей, садился против белого холста и настраивался на работу, как остается актер в гримерке перед выходом на сцену.

Краски выдавлены на палитру в строгом соответствии с намеченным, в определенном месте. Светильник Осветителя включен и направлен на сцену. Страшно смотреть на белый холст и на то действие, что раскрывается перед тобой во всем своем великолепии, и которое ты сейчас хочешь остановить вот на этом белом холсте для себя, для брата и, что там скрывать, для потомков.

«Те, кто скажет тебе, что я пишу быстро – делают поспешные выводы!»

Вин сравнивает себя со старым львом, забивающим газель одним точным рассчитанным движением, в отличие от молодых.

Но этот опыт еще предстоит совершенствовать, а времени нет, тело не выдержит долгой нагрузки, а, скорее всего, не выдержит душа, изнывающая от ощущения, что на обучение уходит так много денег – невосполнимая утрата.

Он получает одну и ту же сумму в сто пятьдесят франков, и потому часто голодает, истратив деньги на краски и холсты, но и тут оправдывается, что охота на голодный желудок идет легче, чувство цвета – острее, а значит к цели ближе.

Цель предприятия Теовин – продажа картин – то отодвигается в бесконечность, то приближается, когда кто-то из импрессионистов умудряется продать свои работы.

Бернар с гогеном живут в Бретани на деньги, которые молодой художник получает от родителей. Тео, желая помочь гогену, делает ему имя, и даже данным ему правом покупает несколько работ, (отзывы его хозяев о картинах мы уже приводили, самое лестное - мазня) рискуя собственным местом.

    Весной Вин снимает дом и, опьянев от этой роскоши, предлагает сделать Южную Мастерскую, в которой художники будут творить искусство будущего и которую можно будет передать молодым по наследству.

Тео в мечтах Вина станет поддерживать их и пытаться продавать картины, а гоген, как признанный гений, будет директором и руководителем.

    Идея спасения "бедных старых кляч – нищих художников" настолько завлекла Вина, что он несколько огромных писем посвящает исключительно ей, пытаясь обосновать брату (а скорее себе) все ее преимущества. Опять спасение, как спасение шахтера в Боринаже, и проститутки Син в Гааге. Вин весь в этом.

Мы не располагаем письмами Тео, но не трудно догадаться, что его одобрение связанно не столько с перспективами предприятия Теовин, от присоединения гогена и Бернара, сколько любовью к брату и аргументом «чем бы дитя не тешилось».

Винсент пытается рассуждать прагматично, что довольно смешно слышится из уст такого далекого от материальных вещей человека.

В перерывах между длительными, изматывающими душу и тело сеансами живописи, он писал письма Тео, читал книги и пытался как-то устроиться, предвидя свое долгое пребывание в этом отшельничестве от людей, впрочем,  в обществе Матери-Природы, с которой беседовал, как с умнейшей натурщицей, которую любил, изучал и знал каждую травинку на ее теле, каждый камешек, каждый изгиб маслины, каждый цветок.

Кстати, о женщинах Ван Гога мы ничего не сказали до сих пор.

    Те две истории Вина с женщинами, что дошли до нас, если их очистить от шелухи слухов и сплетен, сводятся к одному предложению - ни одна женщина не могла вынести натиска любви этого сильного крепыша, его страстной натуры, его запредельной любви. Третья, её звали Син, была проституткой, и Вин прожил с ней полтора года, в очередной попытке спасти человека. Она просто не знала, что такое неплотская любовь, и воспринимала тепло Винсента, как странное чудачество богатенького дяденьки. При этом Вин хотел жениться на ней (на минуточку, отпрыск древнего дворянского рода) и всерьез обсуждал этот вопрос с Тео, описывая скромный быт художника, в маленькой комнатке с люлькой. Картина «Скорбь» - плод той связи.

Мы долго рассматривали два изображения: фотографию Кее, кузины Вина, отвергшей его любовь, скорее всего из-за бедности Вина, и рисунок углем Син, держащей на руках свою одиннадцатилетнюю дочь.

Обе женщины настолько отталкивающей внешности, что любовь к ним вызывает мысли о некрофилии. Но Кее, скрытая проститутка, желающая продать себя подороже, и потому страшнее откровенной Син, к которой бросился Вин из Амстердама в Гаагу, как бросаются из жаркой парной в остужающий снег.

Спасти, вытащить из бездны, как того шахтера в Боринаже, вернуть из борделя в дом, где двое детей и мать – привычное дело для летящего в пропасть Винсента.

«Дать хлеба голодным – кормить свою душу» - это наблюдение Ницше Вин взял за жизненный принцип. Но деньги ему давал Тео, и когда спонсор потребовал прекратить эту благотворительность ввиду ее бесперспективности, Вин вынужденно согласился. Нам кажется, что Тео не столько потребовал, сколько поставил перед братом высокие цели, коим Син и ее семейство никак не могли способствовать.

   Только однажды, одна вдова влюбилась в Вина, но он уже занимался живописью очень серьезно, и отвлекаться на других женщин от "Северной Природы" не собирался. Женщина пыталась отравиться, но выжила. Вин навестил ее в больнице и расстался с ней, не пожелав продолжения.

В Париже, имея в друзьях Тулуз- Лотрека, Вин отбросил свою целомудренность, но кроме владелицы кафе «Тамбурин», Агостины, мы ни о ком из парижских женщин точно не знаем. Дружить с Лотреком и не пить Винсент не мог.

Пристрастился к абсенту, но вовремя сбежал от легких женщин в Арль, к той, которая ждала его там, "Южная Природа" прикрытая от художника сильным ветром-мистралем, сносившим мольберт, ведь совершенные женщины требуют сильных самоотверженных мужчин, способных покорить своим мужеством.

И Природа покорилась его мужеству. Уверенность в правильном пути – это чувство сделало Винсента сильнейшим среди сильных.

Не знаю, пел ли московский бард Михаил Щербаков о Ван Гоге, но   песней «После холодности…» он сказал о Тео и Вине больше, чем все книги, написанные о братьях. Мы приведем здесь текст, но лучше слушать http://ololo.fm/search/%D0%9C%D0%B8%D1%85%D0%B0%D0%B8%D0%BB+%D0%A9%D0%B5%D1%80%D0%B1%D0%B0%D0%BA%D0%BE%D0%B2/%22%D0%BF%D0%BE%D1%81%D0%BB%D0%B5+%D0%A5%D0%BE%D0%BB%D0%BE%D0%B4%D0%BD%D0%BE%D1%81%D1%82%D0%B8+%D0%91%D0%B5%D0%B7%D0%B1%D1%80%D0%B5%D0%B6%D0%BD%D0%BE%D0%B9%22

После холодности безбрежной,

безнадежной, из года в год,

после медленной этой казни,

затяжной, как болезнь, как песнь,

ты, Бог весть для какой причуды,

глаз и рук своих ад и мед

вдруг распахиваешь навстречу

мне, забывшему, кто я есмь.

И молчу я, дыша едва.

Сердце вспыхивает и гаснет.

Слух не внемлет. Ни рук, ни глаз нет.

Гортань мертва.

Так, быть может, иной пернатый

с юных дней в стенах четырех,

позабыв назначенье крыльев,

долгий срок живет взаперти,

и, когда он уже не птица,

кто-нибудь - невзначай, врасплох -

открывает ему просторы:

что, мол, делать с тобой! Лети.

Но ведь это - янтарь, слюда,

безделушка ручной работы.

Уж какие ему полеты!

Беда, беда...

А представь-ка себе, что узник,

не найдя на окне замка,

от внезапности ошалеет

и шагнет, ошалев, в окно -

потому что, увидев небо

без малейшего огонька,

возомнит, что оно - в алмазах.

А такое не всем дано.

Только гений он или бахвал -

мягче камни внизу не станут.

Обманулся или обманут -

равно пропал.

Берегись выпускать на волю

сумасброда, слепца, певца.

Берегись, он весьма опасен,

ибо с бездной путает высь.

Если ж выпустишь, то немедля

сожаленье сотри с лица,

задави в себе состраданье

и тогда уж - не берегись.

Можешь с легкой душой смотреть,

как он, падая, улыбнется:

что, мол, делать с тобой! Придется

и впрямь лететь...

Это всё о https://nis.nikonimagespace.com/html/guest/en/index.html?g=3-LlqyxNaXMq1aheGGqkGq655QYNF1jnjI0xUYqOVyKpM_ozSh8pt8IHkdjBQiQle-N4jAQSEZNGpWgUufUP3w&r=0#gridмоих скульптурахhttps://www.ivannaviart.com/blank-1
или ivannaviart 

«Всякая стадность – прибежище неодаренности, все равно верность ли это Соловьеву, или Канту, или Марксу. Истину ищут только одиночки и порывают со всеми, кто любит ее недостаточно.» "Доктор Живаго"

Точно не могу сказать, почему я вношу в ленту друзей, и почему вычеркиваю. Одно знаю, не люблю публичной брани.

"Ах Соня девочка, ты знаешь с  кем имеешь, я никогда напрасно не свистел..."
          Мы выбираем, нас выбирают,
          Как это часто не совпадает,
          Я ни за кем не следую тенью,
         Я уважаю несовпаденье.

А если точнее.
Нет! Я – не Пушкин, но постой!
Есть сходство! Списан на убой!
всем миром. "Мы – израильтяне!"
http://i-navi.livejournal.com/113569.html
И пистолет всегда с собой.
- Ты хочешь бой? Получишь  бой!
Да! Есть у нас родство с чертями!
19.01.17.
Белокаменный город,
не Москва, не Париж.
Патриарх этот молод.
Им не едешь - паришь!
Это мира столица,
но  не признан... Пока%-)
Только светятся лица,
видна Б-га рука
всем его пилигримам
и хасидским дворам.
Еду Иерусалимом...
Не отдам! Не продам!
Не предам!
ИН 01.2016
 
Cегодня, в Юбилей Иерусалима, начинается издание моей книжонки (Ваня состарился)

Ощущать чужую боль, как свою -
моя давняя юдоль. Не запью,
 В изоляции не слезу с ума.
Информации нет! Дезы есть тьма!

Фибоначчева спираль из Земли
разнесёт по миру вдаль все мои
пожелания - ВСЕМ людям, ДОБРА!
Все мы справимся ! Мы - будем!! Села!!!

Из Израиля к вам Ника придёт!
Мир израненный-Герника, вздохнёт!
На помхмелье нам поможет рассол
правды, той, что режет нам Пикассо.
ИН

Картинцка с натуры.
Как ест беременная Женщина -
не ест НИКТО! Она Б-жественно,
внимает пищу, отрешенно,
от мира этого. Смешон он
ей, коли жизнь не зарождает.
Она лишь Б-гу подражает.
Наивно, целостно, беспечно -
так ест беременная Женщина.
ИН